Те, кто в 90-е годы интересовался контркультурой, наверняка помнят Александра Лебедева-Фронтова. Этот всегда одетый в чёрное человек никогда не улыбался, а если смеялся, то исключительно саркастически. Он никогда не был любителем поболтать. Зато он очень громко шумел. Он издавал такие звуки, что спортивные люди падали в обморок, а те, что послабее духом — сходили с ума. Александр Лебедев-Фронтов занимался «шумовым террором».
С Лебедевым-Фронтовым в последние месяцы своей жизни тесно сотрудничал Сергей Курёхин. Он даже сделал его таинственным героем своей радиопередачи «Русский людоед» на «Радио-I». «Как выглядит Александр Лебедев-Фронтов никто точно не знает, — рассказывал слушателям Сергей Курёхин. — Поговаривают, что он — потомок древнего самурайского рода, и поэтому знает древний самурайский способ, как в случае попадания в плен откусить себе язык и умереть от потери крови; лицо его покрыто шрамами, а свои работы он выставляет под водой на глубине 200 метров. По другой версии, он — родственник известного советского поэта Лебедева-Кумача и имеет отношение к профессиональной эстраде».
В действительности художник и музыкант Александр Лебедев-Фронтов имеет все основания считать себя одним из отцов-основателей петербургского отделения Национал-большевистской партии. Его художественные работы украшали страницы газеты «Лимонка». Я познакомился с Александром в партийном штабе — в подвале дома на Таврическом улице, где до Октябрьской революции находился элитный «дом терпимости».
Лебедев-Фронтов всегда ценил своё время, но иногда любил попить чай в компании с нашим партийным товарищем, ветераном войны в Афганистане, под большим портретом Бенито Муссолини в каске. Говорят, что точно такой же портрет вытатуирован у Александра на плече. Но я никогда не видел Лебедева-Фронтова без чёрной рубашки. От него я узнал о таком музыкальном направлении, как «андеграундный индастриал». Это и есть — шумовой террор.
Однажды, летом 1996 года, я пришёл на концерт Александра Лебедева-Фронтова, который проходил на Пушкинской, 10. Действо назвалось совершенно безобидно: «Обращение дев непорочных голубицами небесными». Я услышал грохот, шелест, рёв, треск, вой и шипение специальных аппаратов, на экране мелькали кадры кинохроники времён советской первой пятилетки, американо-корейской войны и великой китайской культурной революции…
В итоге я потерял сознание. Но мне ещё повезло. Один выпускник классической гимназии после концерта Александра-Лебедева Фронтова угодил в сумасшедший дом с диагнозом «истерия». Другой парень бросил престижный вуз, пришёл в военкомат и попросил отправить его в танковые войска.
Рассказывают, что на каком-то концерте Лебедева-Фронтова, который, кажется, назывался «Вепри суицида», один из зрителей самовозгорелся. «Александр Лебедев-Фронтов — ленинградский художник-авангардист, а также музыкант, работающий в жанре шумовой музыки. Его проекты “Пила”, “Вепри суицида”, “Линия масс”, “Мёртвый хиппи” наполнены гулом станков, свистом гудков, скрежетом заводских агрегатов. Воистину национал-большевистская музыка. А. Лебедев-Фронтов сотрудничает с НБП с 1994 года. Мощные, пронизывающие насквозь коллажи Фронтова украшали первые номера партийной газеты “Лимонки”. Его чёрно-белые картины наполнены героикой, воинственной энергией и нигилизмом. Творения Фронтова — это призыв к сверхчеловеческому Подвигу, к всепоглощающей Борьбе против цивилизации поп-звёзд и Макдональдсов» — так представляют Александра Лебедева-Фронтова последователи национал-большевизма.
Я дважды брал интервью у Александра Лебедева-Фронтова. Один раз мы разговаривали о Сергее Курёхине, вскоре после его смерти, это интервью напечатала газета «Смена», а второй раз я расспрашивал Александра о шумовой музыке для газеты «Комсомольская правда». Здесь эти два разговора я склеил в один.
Редактор сайта «Новый смысл» Дмитрий Жвания
— Вы познакомились с Сергеем Курёхиным уже после того, как он объявил себя сторонником национал-большевизма?
— Сразу после. Я через знакомого передал Сергею свой музыкальный материал. Он мне вскоре позвонил, пришёл ко мне в гости. Мы быстро нашли общий язык.
— Вы не спрашивали его: почему он политизировался? Да ещё столь оригинально?
— Мы мало говорили о причинах. И потом: что значит — политизировался? Он не отделял политическую деятельность от творчества. Он считал, что граница между искусством и политикой находится только в сознании людей, что в действительности этой границы не существует.
— Писатель Виктор Кривулин сказал, что курехинский национал-большевизм — это попытка эстетизации политики и политизации эстетики. Вы согласны с этим утверждением?
— Нет, не согласен. Когда я общался с Сергеем, мне казалось, что он вообще не отделяет одно от другого. Просто в какой- то момент он почувствовал, что чисто художественные формы (если они вообще есть) слишком тесны. Поэтому политическая деятельность Сергея была естественным продолжением его музыкальной и режиссёрской работы.
— Он считал себя удачливым политиком?
— Курёхин был человеком процесса, а не результата. Для него скорее важны были движение, порыв, а не какие-то там результаты. Получилось что-то или нет — это его мало волновало! Я так думаю. Мне вообще кажется, что всё, что делал Курёхин, — это реализация его воли в пространстве и времени, а вовсе не желание получить какие-то плоды, дивиденды или эстетический навар.
— И всё-таки (если быть более конкретным): что в творчестве Курехина было органичным для национал-большевизма?
— Во-первых, неоднозначность, умение смотреть на проблемы с разных сторон, сохраняя при этом внутренний стержень, отсутствие формального догматизма, способного выхолостить суть любой идеи или религии.
Во-вторых, в последние годы у Сергея появился большой интерес к таким деятелям, как англичане Дэвид Тибет (группа «Каррент 93») и Джон Бэланс (группа «Койл»). Он встречался с ними в Лондоне и быстро понял, что это не просто музыкантишки, бренькающие на гитарах, а люди, серьёзно занимающиеся метафизикой, историей, религией, оккультной практикой, проектами, близкими к политическим, но только на более сложном уровне, воздействуя с их помощью скорее на подсознание.
Кроме этого, Курёхина очень привлекало, творчество Алистера Кроули — одного из крупнейших магов XX века, человека, прямо или косвенно повлиявшего на большинство политических и художественных течений, занимавшихся радикальным переделом общества.
— Значит, в национал-большевизме Курёхина привлекала оккультная сторона, которой занимается «доктор Дугин»?
— Я думаю, что Дугин был для Курёхина наиболее близким человеком в НБП. Но, в общем-то, в национал-большевизме его всё привлекало. Хотя я бы не сказал, что Курёхин был частью национал-большевизма. Скорее, наоборот: национал-большевизм был частью Курёхина.
— Как? Весь национал-большевизм вместе с Николаем Устрядовым и Эрнстом Никишем?
— Исчерпывающего определения национал-большевизма, по-моему, вообще нет. Он аккумулирует в себе различные моменты: политические, философские, оккультные, религиозные. Современные национал-большевики обретают вдохновение в левом нацизме и одновременно в анархизме бакунинско-прудоновского толка, в православном старчестве и истории католических рыцарско-монашеских орденов, в большевизме Ленина, социал-империализме Сталина и в раннем фашизме. И всё это взаимосвязано. Разделять нельзя. Это поверхностные псевдоинтеллектуалы любят всё по полочкам раскладывать. А Курёхин мог воспринять всю совокупность сразу. У него было глубокое понимание тесной внутренней связи, на первый взгляд, противостоящих друг другу течений и идей.
— Сергей был доверенным лицом Александра Дугина, который в Питере в одном из округов был кандидатом в депутаты Госдумы. На предвыборные встречи с Курёхиным и Дугиным приходило очень мало людей. А ведь Курёхин привык к переполненным залам. Не разочаровался ли он в конце предвыборной кампании в непосредственной политической деятельности?
— Я не думаю, что было разочарование. Курехин, наоборот, был на подъёме. Я нечасто посещал предвыборные собрания, и моё впечатление вынесено только из разговоров с ним. А последние полгода его жизни мы довольно плотно общались.
— А что в вашем творчестве интересовало Сергея?
— К «Поп-механике» я всегда относился скептически, так как мне ближе сектантско-культовый кабинетный стиль, нежели большие шоу. Может быть, Курёхина и привлекало во мне то, что я находился вне общепризнанного культурного контекста и в то же время сумел создать близкую ему по духу эстетику. Мне кажется, что в последнее время он и искал таких людей. Он искал интересные явления в маргинальных, нетусовочных творческих слоях, которые никак не связаны с поколением художников времён перестройки.
— А не является ли это добродетелью из-за нужды? Ведь что скрывать! Своим сотрудничеством с НБП Сергей отпугнул от себя многих старых друзей.
— По началу он хотел привлечь своих старых соратников: Тимура Новикова, Сергея Бугаева («Африку»), влить в них новую кровь — национал-большевистскую. Не получилось. Эти люди, возможно, понимая идею Сергея, в новой ситуации активно проявить себя не смогли по целому ряду причин. Поэтому-то Курёхину необходимы были новые персонажи.
— Вы вместе работали на «Радио-I». В чём заключались ваши совместные проекты?
— Я на «Радио-I» не работал. Просто Сергей Анатольевич в своих передачах рассказывал занимательные истории обо мне. Ему хотелось создать полумифический образ: нечто среднее между озверевшим самураем и оккультным Микки Маусом, который имел бы отношение к реальному Лебедеву-Фронтову, но в то же время в сознании радиослушателей действовать вполне самостоятельно: под водой, под землёй, в воздухе, где угодно.
— Как родилась у Курёхина идея создать этот образ? Неожиданно для вас?
— Абсолютно. У нас были очень близкие взгляды и интересы; он говорил мне, что ему нравятся мои музыкальные записи, хотел издать мой компакт-диск, но я никогда не думал, что эти комплименты выльются в массированную пропаганду моей персоны. «Вы тут занимаетесь неизвестно чем, а есть люди, сидящие в подземелье. На их головы капает вода, их ботинки обгладывают крысы, но они являются борцами с большой буквы и принадлежат XXI веку» — вот основной пафос его пропаганды.
— Программа Курехина называлась «Русский людоед». Уж больно экзотично и эпатажно.
— Без ложной скромности признаюсь: передача получила название с моей подачи. По-моему, звучит мощно и красиво! Не какой-нибудь «Музобоз». Сразу чувствуется что- то родное, глубинно-почвенное и оголтело-трансцендентное, близкое каждому нормальному русскому человеку.
-— Что говорил Курёхин о своих отношениях с питерской богемой в последний период?
— Если честно, то я не интересовался этим особенно. Хотя нотки сетования на то, что его не понимают питерские творческие круги, у Сергея были. Творческий истеблишмент, кроме очень немногих друзей, встретил в штыки национал-большевистские заявления Курёхина. Отчасти поэтому он стремился дать толчок развитию искусства с помощью новых сил.
— А не было ли это желанием искусственно создать новый андеграунд: подземелье, где капает вода?
— Оно и так существует. Чего его создавать-то. Хотя за последние годы число «подземщиков» сократилось. Сейчас даже признанным и официальным художникам трудно. А вы можете представить, каково маргиналам ? Ни моральной, ни материальной поддержки! Некоторые из них уже лет десять назад исповедовали идеи и занимались в меру возможностей проблемами, к которым обратился Курёхин, но со временем большинство как бы растворилось в пространстве. Мне посчастливилось быть одним из тех немногих, кто ещё слабо шевелится и издаёт какие-то звуки.
— О чём говорил Курёхин в последние недели своей жизни, уже находясь в больнице?
— О разных вещах. В частности, мы говорили с ним о кампании «Голосуй или проиграешь». Сергей с усмешкой отмечал то, что где-то полгода назад те же люди, что участвовали в этом шоу, кричали ему, что художник не должен заниматься политикой. Сергея крайне озадачила подобная непоследовательность в словах и действиях. Мы долго ломали с ним свои головы, разгадывая причины подобных волшебных перемен с творческими работниками.
— Чувствовал ли Сергей приближение смерти?
— Он был настроен на то, чтобы жить. Вообще был волевым человеком. Свои четыре клинические смерти рассматривал как инициацию, символическую смерть, которая должна дать ему новую жизнь. Сейчас различные припадочные граждане пытаются доказать, что он пошёл в политику от скуки, по глупости, в то время как в реальности он был необычайно проницательным, глубоким философом, который ничего никогда не делал случайно, ради пустого ёрничанья или дешёвой популярности.
— Что же это такое — «шумовая музыка», которой вы занимаетесь?
— Шум — это своего рода музыкальная матрица, так как не поддаётся нотной записи. Люди издавна подметили, что шум погружает человека в состояние транса. Не случайно в ритуальных практиках его воспринимали как голос богов. Дело доходило до обожествления трещоток, глиняных свистков, бубнов.
Христианская церковь с помощью шума изгоняла дьявола.
В начале XX века, когда тяжёлая индустрия породила автомобили, аэропланы и танки, многие художники и музыканты пришли к мысли, что надо говорить на языке техники. В 20-е годы этим занимались итальянский футурист Луиджи Руссоло, ряд русских конструктивистов. Цель их была не доставить наслаждение публике, а манифестировать на иррациональном звуковом уровне идеи тотального разрушения, возвращения к хаосу ради дальнейшего построения нового невиданного мира. Во многих аспектах то, что я делаю в плане звука, совпадает с этими идеями.
— А как вы пришли к экспериментированию с шумом?
— Лет в 13, будучи по недомыслию битломаном, я приобрёл у Гостиного двора самопальную запись музыки ливерпульского квартета, сделанную на рентгеновском снимке. Высунув от меломанского вожделения язык, я ринулся домой к проигрывателю. Сперва из репродуктора раздался бодрый мужской голос, который для начала уточнил, в действительности ли я желаю прослушать песни ливерпульской четвёрки, после чего покрыл меня отборным русским матом. Затем вместо желанных «Битлз» я услышал рвущий перепонки треск с жуткими завываниями. Застыв от изумления, я прослушал какофонию до конца. После этого события я уже не мог слушать сладкие убаюкивающие мелодии пресловутых «жучков-ударников» и им подобных. Меня обуяла страсть к неожиданным звуковым эффектам. Я начал записывать вой вентиляторов, бытовых электроприборов, плеск воды, раскаты грома, рёв сверла, пилы и шлифовального станка, а также отрывки симфонических произведений. Все эти звуки я пропускал через специальные фильтры.
— А что привлекало Курёхина в вашем «звуковом терроризме»?
— Логически это объяснить трудно, только в плане эмоциональном… В течение последних трёх лет он интересовался различными индустриально-шумовыми коллективами, которые занимаются чем-то большим, чем просто извлечение звуков из низкочастотных генераторов: озвучивают некие изначальные сверхидеи. Это очень увлекало Сергея. Он также много расспрашивал об использовании низкочастотной и сверхвысокочастотной аппаратуры с целью психологического подавления войск противника, брал у меня для изучения северокорейские трактаты по созданию революционных опер. Очевидно, он что-то задумывал новое и неожиданное. Планировал сделать радиопередачи о связи кровавых колдовских обрядов вуду и советского джаза 60-70-х годов, передачу «Любовь с первого взгляда» о контактах советской рок-музыки и КГБ. Насколько я знаю, многие бывшие работники органов выразили горячее желание рассказать много интересного об этом романтичном альянсе.
— Ваши концерты — это грохот, шелест, рёв, треск, вой и шипение специальных аппаратов, мелькание кадров кинохроники времён советской первой пятилетки, американо-корейской войны и великой китайской культурной революции. Зрители сидят с таким видом, будто они выкурили чемодан анаши. Я знаком с одним человеком, который после увлечения вашими экспериментами попал в сумасшедший дом с истерическом припадке. Другой парень бросил престижный вуз и ушёл в танковые войска. Я сам во время одного вашего выступления на Пушкинской, 10, потерял сознание…
— Я же говорил, что в древности во время обряда посвящения в мужчины использовали шум для того, чтобы погрузить человека в состояние временной смерти. Ваш мозг не выдержал звукового напора. Вот вы на время и ушли в другую реальность… После чего стали настоящим мужчиной.
Печатается по: газета «СМЕНА», 11 октября 1996 года, №228-229; газета «КОМСОЛЬСКАЯ ПРАВДА», 10 декабря 1999 года, №231.
Читайте также: Сергей КУРЁХИН: «Национал-большевизм — это свежий ветер и подвижничество»
